Пофиг цунами - наш кайзер с нами!
Постканон, болтовня про искусство, Баухаус и беллетризированные рассуждения о Магдалене фон Вестфален. Её фанаты, вы читаете это текст на свой страх и риск и можете со мной вообще не соглашаться =)
читать дальшеВ скромной, но уютной гостиной, обставленной со вкусом и без излишеств, витали тонкие ароматы дорого чая и имбирного мороженого.
- Мужчины! Ох, эти мужчины! Да что они понимают в искусстве? Привыкли всю жизнь воевать, - возмущённо выдохнула Магдалена.
Хильда пожала плечами:
- В глазах многих из них война – искусство. Но я думаю, что со временем всё изменится.
- Едва ли: мир меняется, а они в большинстве своём остаются прежними.
- Бывают и исключения, - возразила Хильда, - например, адмирал Меклингер.
Нельзя всех мерить по Биттенфельду. Впрочем, Хильда понимала, почему приятельница считала именно так: адмиралтейство Лоэнграмма с изнанки видела лишь одна женщина Рейха. И ею была сама Хильдегарде фон Мариендорф.
- Нет, нет, нет! – запротестовала Магдалена. – Мастерство у него есть, а также талант и честность. Но его искусство обыденно. Его картины не привлекут сонного посетителя.
- Адмирал Меклингер чтит каноны и традиции, да, однако, я не думаю, что это плохо, - улыбнулась Хильда примиряюще. Всё-таки мода – дама непостоянная: вот сейчас шейный платок психоделической расцветки и солнечные очки в яркой пластиковой оправе, которые Магдалена использовала вместо ободка, чтобы роскошные чёрные локоны не лезли в лицо, очень били по глазам, но ведь Хильда и слова не сказала приятельнице – таков уж дух времени и новой столицы.
- Но и не хорошо, - возразила Магдалена. – Ты же понимаешь, что мир уже никогда не будет прежним, как и сознание людей. Настало время стряхнуть вековую пыль мещанства и обывательщины.
Хильда не смогла сдержать улыбки.
- Я говорю серьёзно, ваше величество, - с вызовом произнесла Магдалена, поправив сползшие на лоб солнечные очки, - время завитушек и ангельских вёдер с благодатью ушло. Искусство должно служить импульсом.
- Импульсом к чему?
- К чему угодно: к мысли, к чувству, к действию.
- И чем же тогда плохи пейзажи Меклингера?
Во взгляде Магдалены застыло удивление.
- Глядя на них, я думаю о том, каким тонким и поэтичным бывает восприятие человека, - продолжала Хильда. – Вот как, как нужно чувствовать, чтобы суметь…
Пауза стала неловкой – Хильда сказала лишнего. Слишком открылась. Впрочем, она действительно любила картины Меклингера за тонкие полутона эмоций. Эти изящные переходы цвета, эти живые фактуры учили её чувствовать заново. А ведь в тот день, когда она взошла на трон, ей казалось, что мир потерял краски.
***
Здесь, на Феззане, всё было иначе: другие люди, другой ритм жизни, другой воздух. И даже солнце по утрам светило ярче.
Те, кто дорожил пылью ушедшей эпохи, остались коротать свой век на Одине. Ни один старосветский приём не мог сравниться с неформальной атмосферой так называемых пати – тут даже женщиной за рулём было трудно кого-то удивить, а за брюки или узкое платье не осуждали и подавно. Здесь можно было смеяться и танцевать до утра, говорить о живописи и поэзии. А восхищённые взгляды были обращены к Магдалене, а не баронессе фон Вестфален, богатой и экстравагантной чудачке.
Впрочем, Магдалена не забывала и о своих обязанностях. Сегодня она собиралась совместить приятное с полезным: посетить художественную школу Конструттори, удостовериться, что деньги, пожертвованные на её развитие, уже в обороте, и подбить одного из своих новых знакомых на персональную выставку.
Магдалена припарковалась у самых ворот, за которыми, в центре зелёного сада с причудливыми ломаными линиями гравиевых дорожек, виднелось асимметричное, но при этом гармоничное и идеально вписанное в уличный пейзаж, здание, огромные окна которого, словно экраны, отражали бегущие по небу облака. Отдыхавшие прямо на газоне студенты непринуждённо поздоровались с Магдаленой, когда она прошла мимо них. А она помахала им рукой. Поимённо она их не знала, но и они едва ли догадывались, что эта девушка в светлых зауженных к низу брюках, яркой рубашке и невесомом шейном платке – самая настоящая баронесса, только прогрессивных взглядов. Впрочем, в мастерской по дереву титул не значил ничего.
- Персональная выставка, говорите? – переспросил Каспер Линц, не отрываясь от работы. Деревянный брусок под его руками быстро приобретал округлые очертания.
- Именно, вам же есть, что показать.
- А смысл? – спросил Линц, примеряя к заготовке бруски потоньше – явно мусор, оставшийся от прошлого изделия.
- Смысл… – задумчиво повторила Магдалена, облокачиваясь на стол. – Вы – знаток человеческой души и мастер репортажной зарисовки. Не всякому художнику удаётся запечатлеть образ человека в быстром наброске.
- Лесть вам не идёт, - усмехнулся Линц. Удары молотка по бруску больно отозвались в висках. – Вас ведь интересуют конкретные лица?
- Да. Лица тех, кто делал историю.
Магдалена зябко повела плечами: в мастерской всё-таки было прохладно. А тем временем, очередной брусок в руках Линца стал подобием соцветия.
- Баронесса, - Линц повернулся к Магдалене, не выпуская из рук стамески, - если вам так хочется взглянуть в глаза великим – идите к тем, кто ещё жив.
От такой глупости и дерзости у Магдалены перехватило дыхание.
- Но почему?
- Потому что бывших розенриттеров не бывает, - ответил Линц, открывая банки с краской. Несколько взмахов кисти, грубые мазки зелёной, синей и белой краски, через которые просвечивалась тёплая древесина, - и в руках Магдалены оказалась грубая овальная ваза с деревянными нарциссами.
- Как это вы называете? – ухмыльнулся Линц, любуясь реакцией Магдалены на только что вышедшее из-под его стамески творение. - Примитивизм?
***
Выставка современного искусства потрясала воображение: взрывы красок, причудливость форм, замысловатость конструкций – в одном зале, движение, хаос, безумие – в другом, геометрия, упорядоченность и простота – в третьем. Не обошлось и без курьёзов: оставленную кем-то из посетителей банку из-под сока заметили несколько ценителей современного искусства и принялись оживлённо обсуждать. Увидев это, Эрнест Меклингер грустно вздохнул и вышел на балкон.
- Рада видеть вас здесь, адмирал, - прозвучало рядом. Эрнест обернулся на голос и увидел баронессу фон Вестфален.
- Как вам выставка? – спросила она.
- Очень необычно, - ответил Эрнест, чтобы, не дай бог, не обидеть хорошего человека.
На лице баронессы заиграла улыбка.
- Не хотите в следующий раз принять участие? – оживлённо спросила она.
- Думаю, я, как сейчас принято говорить, вне её формата.
- Может быть, время ваших творческих экспериментов просто ещё не пришло? – пожала плечиками баронесса.
- Боюсь, что даже когда придёт, на фоне такого многообразия мой эксперимент попросту останется незамеченным, - мягко ответил Эрнест. Баронесса была молода, во многом идеалистка, живущая в своём особом мире своих особых понятий. В мире, далёком от как простых людей, так и от истинных дворян, таких, как императрица Хильдегарде, которые не могли позволить себе такую роскошь, как жизнь для себя – не для этого им была даны власть и влияние. Но всё же баронесса была хорошим человеком, и императрица с графиней Грюневальд ею дорожили.
- Смотрите, адмирал! – вдруг воскликнула баронесса. - Радуга! А мы и не заметили, что во время церемонии открытия дождь прошёл.
- Действительно, не заметили…
Как много вы не заметили, баронесса. И слава богу!
И я бы был лохмат и гениален, женясь на баронессе фон Вестфален.
(Евгений Лукин)
(Евгений Лукин)
читать дальшеВ скромной, но уютной гостиной, обставленной со вкусом и без излишеств, витали тонкие ароматы дорого чая и имбирного мороженого.
- Мужчины! Ох, эти мужчины! Да что они понимают в искусстве? Привыкли всю жизнь воевать, - возмущённо выдохнула Магдалена.
Хильда пожала плечами:
- В глазах многих из них война – искусство. Но я думаю, что со временем всё изменится.
- Едва ли: мир меняется, а они в большинстве своём остаются прежними.
- Бывают и исключения, - возразила Хильда, - например, адмирал Меклингер.
Нельзя всех мерить по Биттенфельду. Впрочем, Хильда понимала, почему приятельница считала именно так: адмиралтейство Лоэнграмма с изнанки видела лишь одна женщина Рейха. И ею была сама Хильдегарде фон Мариендорф.
- Нет, нет, нет! – запротестовала Магдалена. – Мастерство у него есть, а также талант и честность. Но его искусство обыденно. Его картины не привлекут сонного посетителя.
- Адмирал Меклингер чтит каноны и традиции, да, однако, я не думаю, что это плохо, - улыбнулась Хильда примиряюще. Всё-таки мода – дама непостоянная: вот сейчас шейный платок психоделической расцветки и солнечные очки в яркой пластиковой оправе, которые Магдалена использовала вместо ободка, чтобы роскошные чёрные локоны не лезли в лицо, очень били по глазам, но ведь Хильда и слова не сказала приятельнице – таков уж дух времени и новой столицы.
- Но и не хорошо, - возразила Магдалена. – Ты же понимаешь, что мир уже никогда не будет прежним, как и сознание людей. Настало время стряхнуть вековую пыль мещанства и обывательщины.
Хильда не смогла сдержать улыбки.
- Я говорю серьёзно, ваше величество, - с вызовом произнесла Магдалена, поправив сползшие на лоб солнечные очки, - время завитушек и ангельских вёдер с благодатью ушло. Искусство должно служить импульсом.
- Импульсом к чему?
- К чему угодно: к мысли, к чувству, к действию.
- И чем же тогда плохи пейзажи Меклингера?
Во взгляде Магдалены застыло удивление.
- Глядя на них, я думаю о том, каким тонким и поэтичным бывает восприятие человека, - продолжала Хильда. – Вот как, как нужно чувствовать, чтобы суметь…
Пауза стала неловкой – Хильда сказала лишнего. Слишком открылась. Впрочем, она действительно любила картины Меклингера за тонкие полутона эмоций. Эти изящные переходы цвета, эти живые фактуры учили её чувствовать заново. А ведь в тот день, когда она взошла на трон, ей казалось, что мир потерял краски.
***
Здесь, на Феззане, всё было иначе: другие люди, другой ритм жизни, другой воздух. И даже солнце по утрам светило ярче.
Те, кто дорожил пылью ушедшей эпохи, остались коротать свой век на Одине. Ни один старосветский приём не мог сравниться с неформальной атмосферой так называемых пати – тут даже женщиной за рулём было трудно кого-то удивить, а за брюки или узкое платье не осуждали и подавно. Здесь можно было смеяться и танцевать до утра, говорить о живописи и поэзии. А восхищённые взгляды были обращены к Магдалене, а не баронессе фон Вестфален, богатой и экстравагантной чудачке.
Впрочем, Магдалена не забывала и о своих обязанностях. Сегодня она собиралась совместить приятное с полезным: посетить художественную школу Конструттори, удостовериться, что деньги, пожертвованные на её развитие, уже в обороте, и подбить одного из своих новых знакомых на персональную выставку.
Магдалена припарковалась у самых ворот, за которыми, в центре зелёного сада с причудливыми ломаными линиями гравиевых дорожек, виднелось асимметричное, но при этом гармоничное и идеально вписанное в уличный пейзаж, здание, огромные окна которого, словно экраны, отражали бегущие по небу облака. Отдыхавшие прямо на газоне студенты непринуждённо поздоровались с Магдаленой, когда она прошла мимо них. А она помахала им рукой. Поимённо она их не знала, но и они едва ли догадывались, что эта девушка в светлых зауженных к низу брюках, яркой рубашке и невесомом шейном платке – самая настоящая баронесса, только прогрессивных взглядов. Впрочем, в мастерской по дереву титул не значил ничего.
- Персональная выставка, говорите? – переспросил Каспер Линц, не отрываясь от работы. Деревянный брусок под его руками быстро приобретал округлые очертания.
- Именно, вам же есть, что показать.
- А смысл? – спросил Линц, примеряя к заготовке бруски потоньше – явно мусор, оставшийся от прошлого изделия.
- Смысл… – задумчиво повторила Магдалена, облокачиваясь на стол. – Вы – знаток человеческой души и мастер репортажной зарисовки. Не всякому художнику удаётся запечатлеть образ человека в быстром наброске.
- Лесть вам не идёт, - усмехнулся Линц. Удары молотка по бруску больно отозвались в висках. – Вас ведь интересуют конкретные лица?
- Да. Лица тех, кто делал историю.
Магдалена зябко повела плечами: в мастерской всё-таки было прохладно. А тем временем, очередной брусок в руках Линца стал подобием соцветия.
- Баронесса, - Линц повернулся к Магдалене, не выпуская из рук стамески, - если вам так хочется взглянуть в глаза великим – идите к тем, кто ещё жив.
От такой глупости и дерзости у Магдалены перехватило дыхание.
- Но почему?
- Потому что бывших розенриттеров не бывает, - ответил Линц, открывая банки с краской. Несколько взмахов кисти, грубые мазки зелёной, синей и белой краски, через которые просвечивалась тёплая древесина, - и в руках Магдалены оказалась грубая овальная ваза с деревянными нарциссами.
- Как это вы называете? – ухмыльнулся Линц, любуясь реакцией Магдалены на только что вышедшее из-под его стамески творение. - Примитивизм?
***
Выставка современного искусства потрясала воображение: взрывы красок, причудливость форм, замысловатость конструкций – в одном зале, движение, хаос, безумие – в другом, геометрия, упорядоченность и простота – в третьем. Не обошлось и без курьёзов: оставленную кем-то из посетителей банку из-под сока заметили несколько ценителей современного искусства и принялись оживлённо обсуждать. Увидев это, Эрнест Меклингер грустно вздохнул и вышел на балкон.
- Рада видеть вас здесь, адмирал, - прозвучало рядом. Эрнест обернулся на голос и увидел баронессу фон Вестфален.
- Как вам выставка? – спросила она.
- Очень необычно, - ответил Эрнест, чтобы, не дай бог, не обидеть хорошего человека.
На лице баронессы заиграла улыбка.
- Не хотите в следующий раз принять участие? – оживлённо спросила она.
- Думаю, я, как сейчас принято говорить, вне её формата.
- Может быть, время ваших творческих экспериментов просто ещё не пришло? – пожала плечиками баронесса.
- Боюсь, что даже когда придёт, на фоне такого многообразия мой эксперимент попросту останется незамеченным, - мягко ответил Эрнест. Баронесса была молода, во многом идеалистка, живущая в своём особом мире своих особых понятий. В мире, далёком от как простых людей, так и от истинных дворян, таких, как императрица Хильдегарде, которые не могли позволить себе такую роскошь, как жизнь для себя – не для этого им была даны власть и влияние. Но всё же баронесса была хорошим человеком, и императрица с графиней Грюневальд ею дорожили.
- Смотрите, адмирал! – вдруг воскликнула баронесса. - Радуга! А мы и не заметили, что во время церемонии открытия дождь прошёл.
- Действительно, не заметили…
Как много вы не заметили, баронесса. И слава богу!
@темы: фиграйтерство и фанфакерство, ЛоГГ
и вообще, до всех )))
